Величие Аполлинера, несомненно, многим обязано тому любопытству, что сплошь и рядом принимало форму вызывающих восхищение конкретных образов; можно даже сказать, что его поэзия - это прежде всего любопытство в отношении непознаваемого. И, несомненно, любопытнее всего ему были нравы. Ни о чем другом этот человек, поначалу столь нерешительный и заурядный, не умел говорить столь восхитительным образом. Все остальное в нем, возможно, было и подделкой, но в этом был сам Аполлинер. Нужно очень высоко оценить и ту деятельность, которую он развернул в защиту запрещенных книг - он, вложивший де Сада, пусть и урезанного, в руки целого поколения, внесший в переводы из Баффо тот таинственный отзвук, который свойствен столь многим из его стихов.[...] Отчетливое осознание связей между поэзией и сексуальностью, убеждения одновременно и осквернителя, и пророка - вот что определяет совершенно особое место Аполлинера в истории - ту точку, где грубо рушатся извечные уловки рифмы и безрассудства. "Одиннадцать тысяч палок" - отнюдь не эротическая книга, и в этом, может статься, ее самый большой изъян. Это игра, в которой все поэтическое просто восхитительно - благодаря Аполлинеру и в его ракурсе - перспективой, привносимой этой книгой в его стихотворения. Тот факт, что романтизм "Рейнских стихов" служит фоном для сцены в поезде, например, когда дерьмо и кровь откладываются в сторону, уступая место созерцанию пролетающего мимо пейзажа, заставляет, собственно, задуматься о мотивировке стихотворений из "Алкоголей" и "Каллиграмм". Это книга, в которой за счет искренности и жизни на свет выходит вся квалификация Аполлинера и все его познания в особого рода смущающей вульгарности, чьим лучшим выражением являются почтовые открытки. Но это, возможно, и книга Аполлинера, в которой с наибольшей чистотой проявился его юмор. Луи Арагон
RUB
USD
EUR